Однако как только Люся Закревская узнала о его планах, так тут же примчалась в больницу и сунула ему под нос свой смешной маленький кулачок.
– Федоров! Я тебе говорила не раз, что ты дубина. Когда ты уже меня слушаться начнешь? Ишь, чего удумал. Уволится он! Сирота казанская! Сейчас заплачу!
– Люся! Ты чего говоришь-то? – Маринка даже реветь перестала. – Значит, пусть помирает на своей амбразуре?
– Сам дубина и жена у тебя тоже дубина. Вы в своем уме оба? О какой амбразуре речь? О той, на которой я благодаря Семе Каменецкому вместо тебя валяюсь? Так я на ней, можно сказать, уже приспособилась. Еще полежу, сколько надо, пока ты в себя придешь. Или ты хочешь, чтобы братва, которая тебя до больнички довела еще и денег на этом сэкономила? Шиш им! – Люська сделала из своего кулачка дулю и покрутила ей сначала перед носом Федорова, а потом перед носом Марины. Маринка захлопала глазами.
– Люся, поясни свою мысль, – сказала она, утирая слезы.
– Для придурков поясняю. У нас больничные листы в стране никто не отменял. Лежи себе и болей за свою приличную зарплату. Уж без бонусов пока придется как-нибудь обойтись! Лечись спокойно. Лекарства-то недешевые. Это, слава богу, всем известно. Или нет? – при этих словах Люська строго посмотрела на Маринку.
– А они чего скажут? – поинтересовался у Люськи Федоров. – Сергеев, например!
– А чего бы не сказали, им деваться некуда. У нас на стороне Каменецкий и трудовой кодекс. Ну, получат дивидендов слегка поменьше из-за двойных затрат на директорскую зарплату. Мне ж тоже теперь твой оклад платят за директорство. Опять же, все понимают, что сами виноваты в твоем таком положении. Они местами не совсем люди конченые. Кроме Сергеева, конечно. Этот упырь просто отмороженный. А вот Разумовская мне тут даже котел отремонтировать помогла. Ты ж знаешь, как она меня обожает. Так что выздоравливай, а потом обязательно отдохни. В санатории. Потом поглядим, и решения принимать будем, когда ты полностью оклемаешься. Такое мое последнее слово. Командирская зарука, – Люська рубанула воздух рукой, изображая Чапаева.
– Действительно! – Маринка аж заулыбалась. – Подумаешь, купит себе этот ваш Сергеев на дивиденды бриллиантов чутка поменьше, чем обычно.
– Вот! Правильно, наконец-то слышу разумную речь! – Люська явно была собой довольна.
Федоров представил, как Петюнечка Сергеев, оглядываясь по сторонам, закапывает у себя на огороде бриллианты, и тоже пришел в хорошее расположение духа.
Однако, несмотря на то, что бог его с инфарктом миловал, выписали Федорова не скоро. Врачам его сердце совершенно не нравилось. После выписки ему настоятельно рекомендовали курс реабилитации и кардиологический санаторий. В санаторий Федоров решил отправляться, оформив отпуск за свой счет. Надо ведь и честь знать. Ему самому, как директору, в свое время очень не нравились сотрудники долго и со вкусом болеющие. Однако к его огромному удивлению Петюнечка Сергеев за собственный счет оплатил и ему, и Марине путевки в лучший кардиологический санаторий. И не просто, а в номер категории «люкс». Тогда Федоров решил, что Сергеева замучила совесть и отказываться не стал.
К тому моменту, когда он полностью пришел в себя и вышел на работу, в Альбатросе произошли кардинальные перемены, так что необходимость увольнения отпала сама собой.
Андрей принимал у Люськи дела и поражался, какой огромный объем работ она выполнила за время его отсутствия. Ему даже стало неудобно. Получалось, что пока он валялся больной, маленькая хрупкая женщина разрешила массу тяжелейших проблем и теперь передавала ему результаты своего труда на блюдечке с голубой каемочкой. Он даже спросил у Люськи, не хотела бы она остаться на руководстве Альбатросом. Та закричала что-то вроде «чур меня!», матюгнулась, потом перекрестилась и поплевала через левое плечо.
– Андрюша! Я наверно повторюсь, если скажу, что ты дубина и все гораздо проще, чем ты думаешь, – сказала Люська, заговорщицки ему подмигнув. – Феншуй, мать перемать! И всего делов. Перевесила картинку с места на место – и извольте бриться! Где Сергеев Петр Васильевич? Нету! А где Федоров Андрей Иванович? Вот он, дорогой, как новенький! Можно сказать полированный.
– Ага! И реконструкцию в отеле практически провернула, и котельную новую монтируют, и персонал бегает, как заведенный, и народ говенный поувольнялся, и доходная часть растет тоже из-за Феншуя? Нет, Люсенька, как специалист со стажем я тебе скажу, что ты прирожденный директор. Очень хороший.
– Может быть, только я, Андрюша, в директоры не стремлюсь. Я уже тетенька взрослая. Это вон Толик наш Андреев все мечтает директором быть, а мне эти геморрои во где! – Люська провела ребром ладони по горлу. – Я буду тихонечко на финансах сидеть. Даже ногу на ногу положу!
– Ну, хорошо, – Федоров знал, что с Люськой спорить бесполезно. – Зато ты, Люся, дрессировщик классный. Петюнечку нашего просто не узнать.
Это, пожалуй, было самым большим сюрпризом, который ждал его в Альбатросе. Еще во время своей болезни Федоров был сильно озадачен звонком от Петюнечки, который извинялся за свой новогодний наезд и просил спокойно выздоравливать и ни о чем не думать. Потом оплата санатория. Теперь Федоров понимал, что это звенья одной цепи и результат той самой Люськиной дрессировки. В Альбатросе Петюнечка Сергеев появлялся сейчас исключительно, чтобы повидаться с Люськой. При этом он лучезарно улыбался и вежливо здоровался. Лучезарная улыбка Сергеева делала его лицо весьма даже приятным, но Федоров прекрасно помнил, сколько он от Петюнечки натерпелся. Руку он Сергееву, конечно, пожимал, в ответ улыбался, но в душе ждал от Петюнечки какой-нибудь очередной пакости. Он представлял Сергеева тигром на тумбе в цирке. Ап! Люська щелкает пальцами, и тигр улыбается. Ап! И Сергеев прыгает сквозь горящее кольцо. Красота, вот только поворачиваться к этому тигру спиной чрезвычайно опасно, сразу схватит за задницу.